— Конечно, — проговорила она, — сорокапятиминутное опоздание не повод для извинения. Ничего, Гейб, пусть тебя не мучают угрызения совести: мне сегодня вечером все равно делать особенно нечего.
Вид у него стал непритворно озадаченный.
— Но я же говорил, что могу опоздать. Как дедушка?
— Не очень хорошо, — ответила Шарлотта.
Она сильно нервничала и только сейчас обратила внимание, что у нее дрожат руки. Взяв бокал, отпила большой глоток и с ужасом заметила, что в бокале почти ничего не остается: она его чуть было не выпила залпом.
— А ты там, у вас в Англии, привыкла, наверное, пить полупинтовыми кружками, — поддел он ее. — И как Англия?
— Превосходно. Дома всегда чудесно.
Она посмотрела на него и широко улыбнулась; он ответил ей едва заметной улыбкой. В глубине его темных глаз таилось какое-то особенное выражение, смысл которого все время ускользал от нее.
— А наше лондонское отделение? Тебе там не очень плохо? Жаль, что дела там идут так неважно.
— Не понимаю, Гейб, — возразила Шарлотта, стараясь поддержать собственное достоинство, — почему ты так говоришь. Почему ты считаешь своим долгом ни в грош не ставить все, что находится за пределами нью-йоркского «Прэгерса». Дела в лондонском отделении идут отлично, мы делаем огромные деньги, и я лично…
— Ну ладно, ладно, — перебил ее Гейб, — брось задаваться. Я вовсе ни к чему не придираюсь. А просто передаю тебе информацию, которая у меня есть. Я искренне полагал, что вы там переживаете очень тяжелые времена.
— Почему? — удивленно уставилась на него Шарлотта.
— Все так говорят. Абсолютно все, во всем банке. Что лондонское отделение еле тянет. Что, вероятно, придется его закрывать. Посылать туда людей на укрепление. Ну и так далее, и тому подобное.
— Это грязная ложь. Не понимаю, откуда она взялась.
— А я, кажется, начинаю понимать, — проговорил Гейб. — С приездом. Рад тебя видеть. Даже несмотря на то, что ты малость округлилась. — Он широко улыбнулся. Она в ответ нахмурилась.
— Да, испортить вечер ты, безусловно, умеешь, — сказала она. — Спасибо.
— О господи, — простонал он. — А ты по-прежнему все такая же обидчивая, да?
— Гейб, в любой другой компании меня никто никогда не считал обидчивой. — Шарлотта старалась, чтобы слова ее прозвучали непринужденно. — Могу тебя заверить, что эту особенность пробуждаешь во мне только ты.
— Ну что ж, мне очень жаль. — Тон Гейба ясно давал понять, что на самом деле никаких сожалений он не испытывает. — Просто соскочило с языка. Я не хотел тебя обидеть.
— Давай лучше сменим тему, — отрезала Шарлотта.
— Давай.
Оба замолчали. Потом она проговорила:
— Фредди явно что-то замышляет. Бабушке он сказал, что якобы сообщил мне о болезни дедушки.
— Правда? Вот паршивец!
— И еще кое-что. Джефф Робертсон, это наш семейный врач, говорит, что ему каждый день звонят или Крис Хилл, или Чак Дрю, или Фредди — насчет дедушкиного здоровья.
— Какая забота, — произнес Гейб.
— Вот и я так подумала.
— Крис Хилл действительно ведет переговоры с «Грессе». Это точно. Совершенно точно.
— А ты откуда знаешь?
— Моя девушка там работает.
— А-а… — Шарлотте снова стало не по себе, и она быстро допила то, что еще оставалось у нее в бокале.
— Судя по всему, он уже близок к заключению контракта с ними.
— Не понимаю я этого. И зачем ему понадобилось переходить именно сейчас?
— Бог его знает. Но они предложили ему невероятно хорошие условия, а их собственный главный маклер ведет переговоры с «Лиманом».
— Ну что ж, может быть, он и честный, — вздохнула Шарлотта. — Возможно, он порядочный человек.
— Если бы он был порядочным, он бы не уходил.
— Это верно. А что твой отец обо всем этом думает?
— Он ничего не думает. Мой папочка не вмешивается. И раньше никогда ни во что не вмешивался. Понимаешь, ему осталось всего несколько лет до пенсии.
— Не очень-то хорошо говорить так о своем отце.
— Шарлотта, дорогая, мы в нашей семье не привыкли так пресмыкаться перед родителями ради карьеры, как ты.
Шарлотта вскочила. Глаза ее сверкали от ярости. В тот момент она готова была убить его и даже сделала бы это с удовольствием.
— Как ты смеешь! — Голос ее дрожал, но она уже ни на что не обращала внимания. — Как ты смеешь! Я ни перед кем не пресмыкаюсь ради карьеры, и да позволено мне будет сказать, Гейб Хоффман, что-то я не припоминаю, чтобы ты когда-нибудь отказывался от возможности работать в «Прэгерсе», идти тут по стопам своего отца, ради того чтобы самому начать все сначала. И если уж ты так осуждаешь семейственность, то почему бы тебе не пойти работать в «Лиман» или в «Первый бостонский»?! И на то место, которое ты сейчас занимаешь, тебя тоже привели вовсе не твои способности; я бы даже сказала, что твои способности сыграли наименьшую роль в том, что ты оказался в «Прэгерсе» на таком во всех отношениях приятном месте. Я ухожу, Гейб. Не знаю, зачем тебе вообще понадобилось со мной встречаться. На обычное человеческое желание увидеть меня все это как-то не похоже. Пожалуйста, дай мне знать, если услышишь еще что-нибудь насчет деда. А лучше всего сообщи это кому-нибудь другому. Тому, кто никак не связан с нашей семьей. Мне бы не хотелось, чтобы ты даже невольно способствовал семейственности Прэгеров!
Она повернулась и почти бегом бросилась к выходу; так же, почти бегом, выскочила и на Ганновер-сквер. Ей и самой было не очень понятно, что заставило ее среагировать так остро и резко; по-видимому, она просто забыла, каким грубым мог быть Гейб, как он умел задевать ее чувства. Шарлотта надеялась — но надеялась подсознательно, не отдавая себе в том отчета, — что Гейб в какой-то степени разделяет нынешние ее настроения и состояние, что ему тоже хочется с ней увидеться, что его по-настоящему волнуют и ее дела, и дела ее семьи и банка. К ставшей уже привычной боли на этот раз прибавилась уязвленная гордость. Быстрым шагом она направилась в сторону Уолл-стрит и Бродвея. Там можно будет поймать такси, она быстро доберется до дома и сегодня же поговорит с Бетси и Фредом. От этих мыслей ей стало лучше, ее задетое самолюбие несколько успокоилось. Уж Бетси-то с Фредом ее любят.