В общем-то, он никогда не думал всерьез, что Александр сможет так поступить: оставить дом в наследство не ему, а кому-то другому; но даже сама мысль о возможности этого выводила его из душевного равновесия. А после того как родился Джордж, Макс стал чаще задумываться о своих отношениях с Джеммой. В этом году ему исполнится двадцать один; и он уже серьезно подумывал о том, чтобы обручиться с Джеммой. Она была как раз такой девушкой, которая виделась ему в роли его будущей жены и графини Кейтерхэм: красивой, хорошо образованной, воспитанной в правильных традициях. Того, что ее отец занимался бизнесом, было вполне достаточно; но он к тому же был и владельцем сельского поместья, человеком культурным, гостеприимным, обходительным. И чем более респектабельным и прочно устроенным в этой жизни будет выглядеть он сам, Макс, тем лучше. Джемма нравилась и Александру, он относился к ней одобрительно. Это тоже было важно. Господи, как же Макса злила эта необходимость добиваться одобрительного отношения со стороны Александра! Это при его-то презрении ко всем и всяческим одобрениям со стороны.
Макс вздохнул и повернулся, обняв Джемму одной рукой. Она, не просыпаясь, слегка нахмурилась и оттолкнула от себя его руку. Корова она и маленькая эгоистка, вот она кто. Разумеется, он ее обожает. Когда она бывает в хорошем настроении, с ней очень даже неплохо. А в постели так просто великолепно. Нет, он не видел причин, почему не стоило бы делать ей предложение. Совершенно не видел.
Макс сознательно и решительно выбросил из головы одну причину, одну абсурдную, невероятную причину, по которой ему нельзя было жениться на Джемме; обратился мыслями к наступающему дню, к тому, что он может принести, к делам в «Мортонсе» и в конце концов заснул.
В середине следующего дня он сидел, вглядываясь в экран своего компьютера, и тихо ругался. Он только что проиграл сделку: продал пять тысяч акций, которые он еще не купил, а эти долбаные акции вдруг пошли не вниз, а вверх. Черт, черт и еще раз черт! Макс глядел на экран и в отчаянии колотил кулаком по столу. И почему ему не пошел впрок урок, полученный накануне Рождества: в тот день, перед самым праздником, он продал с утра десять тысяч австралийских акций, быстро катившихся вниз, и сделал это в полной уверенности, что после обеда купит их назад, заработав на этом солидную прибыль; но когда, выпив за обедом две бутылки шампанского, он вернулся назад, в Австралию невозможно было пробиться даже за миллион фунтов стерлингов. Все звонили своим бабушкам, мамочкам, тетушкам, чтобы поздравить их с праздником и пожелать им счастливого Рождества, и все линии были безнадежно заняты. До конца рабочего дня на бирже он так и не сумел туда прозвониться. В конце концов плюнул и бросил свои попытки, а когда снова вышел на работу после праздника, курс этих акций подскочил. На то Рождество он принес «Мортонсу» довольно существенные убытки; Джейк Джозеф тогда рассмеялся и заявил, что если человек способен подвести черту под неудавшейся сделкой и сосредоточиться на следующей, то это признак хорошего маклера. «Но тебе надо будет в ближайшие недели возместить все эти потери, сынок. А то наш Папочка останется очень недоволен».
Макс возместил потери за десять дней. Маклером он был действительно очень хорошим.
— Макс! Тебя по первому!
— О'кей. — Он взял трубку, по-прежнему не отрывая глаз от экрана. — Макс Хэдли.
— Привет, Макс Хэдли. Это Шарлотта Уэллес.
— Шарлотта, ты где? Я не смогу сейчас с тобой говорить, у меня сделка в разгаре.
— Я в Нью-Йорке, и перестань важничать.
— До сих пор? Мне казалось, ты вчера должна была вернуться.
— Должна была. Но у дедушки случился еще один приступ. Нет, не очень серьезный, я его уже видела, но все-таки он в больнице. Бабушка очень расстроена. Мне придется тут задержаться. А кроме того, тут происходят скверные вещи. Очень скверные.
— Чем именно скверные? Шарлотта, я тебе сказал, я не могу сейчас разговаривать. Я… вот черт! Подожди минуту, не вешай трубку.
Акции внезапно скакнули вниз. Он понаблюдал за курсом минуту-другую, увидел, что они опустились еще на один пункт, потом снова взял трубку.
— Перезвони мне сегодня вечером, хорошо? Или потом, позднее? Или давай, я тебе позвоню?
— Позвони ты, — ответила она. — Как только сможешь. Я на Восьмидесятой Восточной.
Акции опять упали. Макс еще секунду-другую поколебался, но затем принял решение. Возможно, они будут падать и дальше, но рисковать он не может. Он позвонил брокеру, предложил акции на продажу, заключил сделку, потом откинулся на спинку стула, наслаждаясь таким знакомым уже ощущением сильнейшего возбуждения, удовлетворенности — одновременно и физической, и душевной. Да, Джейк прав: эта игра гораздо лучше, чем секс.
Он снова взялся за телефон.
Когда он дослушал до конца рассказ Шарлотты, было уже время обеда; Макс сказал Джейку, что пойдет выпить пивка, а сам отправился на прогулку. Сити жил своей обычной жизнью, улицы были забиты машинами, прохожие торопились куда-то с важным видом. Он медленно пошел по Фенчерч-стрит, потом по Ломбард-стрит, мимо Корнхилла в сторону Трэднидл-стрит и Английского банка; он шел и размышлял. Все, кто обитал на Квадратной миле, не могли не подпадать под даже чисто физическое влияние этого места, где сочетались, странно контрастируя друг с другом, лихорадочный, дикий темп повседневной деловой жизни и спокойствие тенистых узких улиц, солидность высоких официальных зданий; здесь, как нигде, ощущалось дыхание истории, прожитого времени, и становилось понятно, что оно измеряется не только годами или веками, но и деньгами, наживой, потерями, успехами и неудачами. Макс остановился напротив биржи, с тыльной ее стороны, и зашел в «Трог-Мортонс»; по когда-то великолепной лестнице он поднялся в бар и заказал себе пива. Бар был заполнен маклерами и журналистами, они шумели, обменивались непристойными шутками и анекдотами, деловыми новостями, хвастали удачными сделками; Макс стоял, делая вид, будто читает «Файнэншл таймс», и молился в душе, чтобы его никто не узнал. Его действительно не узнали. Обычно он не пил в обеденное время, но сегодня чувствовал себя растерянным, сбитым с толку, не в своей тарелке. Решив, что ему хочется есть, он перешел в Длинный зал, уселся за один из этих дурацких вытянутых столов, из-за которых весь зал напоминал какой-то подземный город, заказал бифштекс и пирог с почками и попытался разобраться в мыслях и чувствах, которые вызвало у него все рассказанное Шарлоттой. У него было неоднозначное отношение к предложению Фреда III. Год назад ему больше всего на свете хотелось именно этого; но теперь он уже как-то определился, дела у него шли хорошо, появились друзья, и Дик Мортон тоже к нему хорошо относился. Хотел ли он и вправду менять все это? Ему ведь придется опять начинать все сначала, мисс Командирша опять начнет им распоряжаться, ему придется снова столкнуться с подозрениями, косыми взглядами, скрытым сопротивлением — опять все по новой. Стоит ли оно того?